16 мая мы вспоминаем Ольгу Федоровну Берггольц - русскую советскую поэтессу, журналиста, драматурга – символ блокадного Ленинграда.
Ольга, которую в семье называли Ляля, родилась в Санкт-Петербурге в 1910 году. Мать – Мария Тимофеевна уделяла детям много внимания. И именно ей принадлежит заслуга, что литература, в большей степени поэзия, стала неотъемлемой частью жизни девочек.
Отец – Федор Христофорович, врач по профессии, всегда был занят. В годы Первой мировой войны ушел на фронт полевым хирургом, а в 1921 году он вернулся, и семья обрела основу.
В 1925 году стихотворение Ольги Федоровны «Ленин» появилось на странице стенгазеты. В этом же году журнал «Красный галстук» напечатал рассказ «Заколдованная тропинка». Слава о талантливой девочке донеслась до союза поэтов.
Первая книга Ольги Берггольц появилась в 1930 году. Она называлась «Зима – лето – попугай». Именно в это время, окончив Ленинградский университет (факультет филологии), она уезжает в Казахстан, где занимается подготовкой своей книги «Глубинка» и работает корреспондентом газеты «Советская степь».
Союз Советских писателей несколько раз исключал Ольгу Федоровну из своих рядов. Многочисленные обвинения и арест ожидали молодую женщину и подорвали ее здоровье. Но в 1939 году она все-таки была освобождена и реабилитирована.
Оставаясь в осажденном Ленинграде, Ольга, как и остальные, стойко переносила все тяготы. В это время, работая на радио, она старалась вселить мужество и отвагу в своих земляков.
Здесь, в тяжелые годы, рождаются стихи, читая которые по сей день нельзя оставаться равнодушными. Поэмы «Февральский дневник» и «Ленинградская поэма» появились в 1942 году, в июне этого же года Ольга Берггольц получает медаль «За оборону Ленинграда».
По окончании войны Ольга выпускает книгу «Говорит Ленинград», а ее пьеса «Они жили в Ленинграде» ставится в театре А. Я. Таирова.
В 1968 году Игорь Таланкин ставит фильм по автобиографической повести Ольги Берггольц «Дневные звезды» https://www.youtube.com/watch?v=8UBTiiSAiLE
Умерла Ольга Федоровна Берггольц в 1975 году в возрасте 65 лет и была похоронена на Пискаревском кладбище, среди друзей блокадников.
· «Лирика» (1935)
· «Ленинградский дневник» (1944)
· «Говорит Ленинград» (1946)
· «Дневные звезды» (1960)
· Избранные произведения в 2-х томах (1967)
· «Верность» (1970)
Ленинград — Сталинград — Волго-Дон
Ленинград — Сталинград — Волго-Дон.
Незабвенные дни февраля…
Вот последний души перегон,
вновь открытая мной земля.
Нет, не так! Не земля, а судьба.
Не моя, а всего поколенья:
нарастающая борьба,
восходящее вдохновенье.
Всё, что думалось, чем жилось,
всё, что надо еще найти, —
точно в огненный жгут, сплелось
в этом новом моем пути.
Снег блокадный и снег степной,
сталинградский бессмертный снег;
весь в движении облик земной
и творец его — человек…
Пусть, грубы и жестки, слова
точно сваи причалов стоят, —
лишь бы только на них, жива,
опиралась правда твоя…
Ольга, которую в семье называли Ляля, родилась в Санкт-Петербурге в 1910 году. Мать – Мария Тимофеевна уделяла детям много внимания. И именно ей принадлежит заслуга, что литература, в большей степени поэзия, стала неотъемлемой частью жизни девочек.
Отец – Федор Христофорович, врач по профессии, всегда был занят. В годы Первой мировой войны ушел на фронт полевым хирургом, а в 1921 году он вернулся, и семья обрела основу.
В 1925 году стихотворение Ольги Федоровны «Ленин» появилось на странице стенгазеты. В этом же году журнал «Красный галстук» напечатал рассказ «Заколдованная тропинка». Слава о талантливой девочке донеслась до союза поэтов.
Первая книга Ольги Берггольц появилась в 1930 году. Она называлась «Зима – лето – попугай». Именно в это время, окончив Ленинградский университет (факультет филологии), она уезжает в Казахстан, где занимается подготовкой своей книги «Глубинка» и работает корреспондентом газеты «Советская степь».
Союз Советских писателей несколько раз исключал Ольгу Федоровну из своих рядов. Многочисленные обвинения и арест ожидали молодую женщину и подорвали ее здоровье. Но в 1939 году она все-таки была освобождена и реабилитирована.
Оставаясь в осажденном Ленинграде, Ольга, как и остальные, стойко переносила все тяготы. В это время, работая на радио, она старалась вселить мужество и отвагу в своих земляков.
Здесь, в тяжелые годы, рождаются стихи, читая которые по сей день нельзя оставаться равнодушными. Поэмы «Февральский дневник» и «Ленинградская поэма» появились в 1942 году, в июне этого же года Ольга Берггольц получает медаль «За оборону Ленинграда».
По окончании войны Ольга выпускает книгу «Говорит Ленинград», а ее пьеса «Они жили в Ленинграде» ставится в театре А. Я. Таирова.
В 1968 году Игорь Таланкин ставит фильм по автобиографической повести Ольги Берггольц «Дневные звезды» https://www.youtube.com/watch?v=8UBTiiSAiLE
Умерла Ольга Федоровна Берггольц в 1975 году в возрасте 65 лет и была похоронена на Пискаревском кладбище, среди друзей блокадников.
· «Лирика» (1935)
· «Ленинградский дневник» (1944)
· «Говорит Ленинград» (1946)
· «Дневные звезды» (1960)
· Избранные произведения в 2-х томах (1967)
· «Верность» (1970)
Ленинград — Сталинград — Волго-Дон
Ленинград — Сталинград — Волго-Дон.
Незабвенные дни февраля…
Вот последний души перегон,
вновь открытая мной земля.
Нет, не так! Не земля, а судьба.
Не моя, а всего поколенья:
нарастающая борьба,
восходящее вдохновенье.
Всё, что думалось, чем жилось,
всё, что надо еще найти, —
точно в огненный жгут, сплелось
в этом новом моем пути.
Снег блокадный и снег степной,
сталинградский бессмертный снег;
весь в движении облик земной
и творец его — человек…
Пусть, грубы и жестки, слова
точно сваи причалов стоят, —
лишь бы только на них, жива,
опиралась правда твоя…
Август 1942 года
Печаль войны все тяжелей, все глубже,
все горестней в моем родном краю.
Бывает, спросишь собственную душу:
— Ну, как ты, что? —
И слышишь:
— Устаю…—
Но не вини за горькое признанье
души своей и не пугайся, нет.
Она такое приняла страданье
за этот год, что хватит на сто лет.
И только вспомни, вспомни сорок первый:
неудержимо двигался фашист,
а разве — хоть на миг — ослабла вера
не на словах, а в глубине души?
Нет. Боль и стыд нежданных поражений
твоя душа сполна перенесла
и на путях печальных отступлений
невиданную твердость обрела.
…И вот — опять…
О, сводки с юга, утром!
Как будто бы клещами душу рвут.
Почти с молитвой смотришь в репродуктор:
— Скажи, что Грозного не отдадут!
— Скажи, скажи, что снова стала нашей
Кубань, Ростов и пламенный Донбасс.
— Скажи, что англичане от Ламанша
рванулись на Германию сейчас! —
…Но как полынью горем сводки дышат.
Встань и скажи себе, с трудом дыша:
— Ты, может быть, еще не то услышишь,
и все должна перенести душа.
Ты устаешь? Ты вся в рубцах и ранах?
Все так. Но вот сейчас, наедине,
не людям — мне клянись, что не устанешь,
пока твое Отечество в огне.
Ты русская— дыханьем, кровью, думой.
В тебе соединились не вчера
мужицкое терпенье Аввакума
и царская неистовость Петра…
…Такая, отграненная упорством,
твоя душа нужна твоей земле…
Единоборство? — Пусть единоборство!
Мужайся, стой, крепись и — одолей.
Я иду по местам боев
Я иду по местам боев.
Я по улице нашей иду.
Здесь оставлено сердце мое
в том свирепо-великом году
Здесь мы жили тогда с тобой.
Был наш дом не домом, а дотом,
окна комнаты угловой-
амбразурами пулеметам.
И всё то, что было вокруг-
огнь и лед,
и шаткая кровля,-
было нашей любовью, друг,
нашей гибелью, жизнью, кровью.
В том году, в том бреду, в том чаду,
в том, уже первобытном, льду,
я тебя, мое сердце, найду,
может быть, себе на беду.
Но такое, в том льду, в том огне,
ты всего мне сейчас нужней.
Чтоб сгорала мгновенно ложь-
вдруг осмелится подойти,-
чтобы трусость бросало в дрожь,
в леденящую — не пройдешь!-
если встанет вдруг на пути.
Чтобы лести сказать: не лги!
Чтоб хуле сказать: не твое!
Друг, я слышу твои шаги
рядом, здесь, на местах боев.
Друг мой, сердце мое, оглянись:
мы с тобой идем не одни.
Да, идет по местам боев
поколенье твое и мое,
и еще неизвестное нам —
все пройдут по тем же местам,
так же помня, что было тут,
с той железной молитвой пройдут..
Печаль войны все тяжелей, все глубже,
все горестней в моем родном краю.
Бывает, спросишь собственную душу:
— Ну, как ты, что? —
И слышишь:
— Устаю…—
Но не вини за горькое признанье
души своей и не пугайся, нет.
Она такое приняла страданье
за этот год, что хватит на сто лет.
И только вспомни, вспомни сорок первый:
неудержимо двигался фашист,
а разве — хоть на миг — ослабла вера
не на словах, а в глубине души?
Нет. Боль и стыд нежданных поражений
твоя душа сполна перенесла
и на путях печальных отступлений
невиданную твердость обрела.
…И вот — опять…
О, сводки с юга, утром!
Как будто бы клещами душу рвут.
Почти с молитвой смотришь в репродуктор:
— Скажи, что Грозного не отдадут!
— Скажи, скажи, что снова стала нашей
Кубань, Ростов и пламенный Донбасс.
— Скажи, что англичане от Ламанша
рванулись на Германию сейчас! —
…Но как полынью горем сводки дышат.
Встань и скажи себе, с трудом дыша:
— Ты, может быть, еще не то услышишь,
и все должна перенести душа.
Ты устаешь? Ты вся в рубцах и ранах?
Все так. Но вот сейчас, наедине,
не людям — мне клянись, что не устанешь,
пока твое Отечество в огне.
Ты русская— дыханьем, кровью, думой.
В тебе соединились не вчера
мужицкое терпенье Аввакума
и царская неистовость Петра…
…Такая, отграненная упорством,
твоя душа нужна твоей земле…
Единоборство? — Пусть единоборство!
Мужайся, стой, крепись и — одолей.
Я иду по местам боев
Я иду по местам боев.
Я по улице нашей иду.
Здесь оставлено сердце мое
в том свирепо-великом году
Здесь мы жили тогда с тобой.
Был наш дом не домом, а дотом,
окна комнаты угловой-
амбразурами пулеметам.
И всё то, что было вокруг-
огнь и лед,
и шаткая кровля,-
было нашей любовью, друг,
нашей гибелью, жизнью, кровью.
В том году, в том бреду, в том чаду,
в том, уже первобытном, льду,
я тебя, мое сердце, найду,
может быть, себе на беду.
Но такое, в том льду, в том огне,
ты всего мне сейчас нужней.
Чтоб сгорала мгновенно ложь-
вдруг осмелится подойти,-
чтобы трусость бросало в дрожь,
в леденящую — не пройдешь!-
если встанет вдруг на пути.
Чтобы лести сказать: не лги!
Чтоб хуле сказать: не твое!
Друг, я слышу твои шаги
рядом, здесь, на местах боев.
Друг мой, сердце мое, оглянись:
мы с тобой идем не одни.
Да, идет по местам боев
поколенье твое и мое,
и еще неизвестное нам —
все пройдут по тем же местам,
так же помня, что было тут,
с той железной молитвой пройдут..
